Марк Фрейдкин

Запоздалые романсы*

Этот небольшой цикл песен написан довольно давно на стихи, сочиненные еще раньше. Лет эдак на десять раньше, чем самые первые песни. Причем цикл стихов уже тогда назывался «Запоздалые романсы», так что теперь это название приобретает как бы двойной смысл. Кроме того, в цикл вошло несколько песен, написанных на стихи других поэтов (Мицкевича, Пастернака, Тарковского), тексты которых, разумеется, нет смысла приводить в этой книге.

Сам же автор склонен рассматривать эти сентиментальные вещицы, с одной стороны, как своего рода оммаж безвозвратно ушедшей и беспросветно литературной молодости, а с другой — как некоторую, что ли, компенсацию за обилие в его нынешнем творчестве анально-фекальных, вульгарно-физиологических и прочих обсценных мотивов. Чтоб читатель, чего доброго, не подумал, будто у нас на уме завсегда была одна только матерщина и всякое тому подобное непотребство.

Шалунья

Для тебя, моя шалунья,
шелестит закат
и смеется новолунье
третью ночь подряд.

Для тебя ведет кривая
целых семь минут
двадцать третьего трамвая
северный маршрут.

Для тебя в пустынном парке
вянут фонари
и считает ночь помарки
южные твои.

И светает… Весь июнь я
буду ждать утрат.
Для тебя, моя шалунья,
шелестит закат

Запоздалый романс

Полно, милая, ломаться,
наклонясь ко мне едва,
запоздалого романса
вспомни жалкие слова.
Торопливая досада,
неумелый пересказ…
Серебро чужого сада
осыпается на нас.

И усталый, и бескровный
в голубом жеманстве строк
расцветает твой любовный,
полуискренний упрек.
Не довольно ли жеманства
в нашу пролито судьбу?
Запоздалого романса
вспомни жалкую мольбу.

И четыре ночи кряду
в суматохе нежных фраз
серебро чужого сада
осыпается на нас.

Романс под гитару

Свеча оплывает, душа устает.
Грустил о тебе я всю ночь напролет,
и старый приятель наигрывал мне
печальный романс на басовой струне.

Я был одинок среди лучших друзей
в тоске по придуманной речи твоей,
и девичьи руки в томленье ночном
окно открывали — шел снег за окном.

Шептал я: уходит вторая зима,
случайные встречи — как строки письма,
а память дрожит, как слеза на весу…
И пела гитара, срываясь в басу…

Шептал я: вторая зима, как мираж,
а все об одном запоздалая блажь.
Как в жарком снегу, голова горяча…
И пела гитара, горела свеча…

Уже все друзья расходились домой,
а я еще бредил второю зимой.
Забытый огарок чадил на столе,
и пела гитара в предутренней мгле…

Романс под мандолину

Как не спеть, судите сами,
(Наша жизнь — увы и ах!),
о моей любовной драме.
(Все лицо в слезах.)

О моей печальной доле
(Наша жизнь — увы и ах!)
после слов подружки Оли.
(Все лицо в слезах.)

Мне она сказала твердо,
(Наша жизнь — увы и ах!),
что, мол, я не вышел мордой.
(Все лицо в слезах.)

И, услышав речь такую,
(Наша жизнь — увы и ах!),
впал в глубокую тоску я.
(Все лицо в слезах.)

Где-то ейный полюбовник…
(Наша жизнь — увы и ах!)
Он тоски моей виновник.
(Все лицо в слезах.)

Мокрый снег ложится в лужи.
(Наша жизнь — увы и ах!)
Замотаю шарф потуже…
(Все лицо в слезах.)


См. альбом «Песни Ж. Брассенса и запоздалые романсы», а также главу «Из цикла „Запоздалые романсы“» тома «Стихи». — Прим. ред.