Рассказ в духе О. Генри

Когда должна была родиться моя дочурка Ася, нас уже и без нее было трое в одной комнате коммунальной квартиры, и мне пришлось пойти работать диспетчером в свой родной ДЭЗ № 17. Помимо совершенно химерической, как вскоре выяснилось, надежды улучшить таким образом свои жилищные условия, я решился на этот шаг ради того, чтобы располагать хоть каким-то уединением для литературной работы. Конечно, трудно считать уединением, если ты целый день сидишь на телефоне и выслушиваешь гневные ламентации несчастных жильцов, у которых то бачок подтекает, то батарея не греет, то света нет, то лифт сломался, то мусоропровод засорился. Как-то раз я не поленился и подсчитал, что в спокойные дни таких звонков приходило примерно десять-двенадцать за час. Но работа была суточной, и ночь почти всегда оставалась в моем распоряжении. Так что в этой вонючей диспетчерской, откуда я каждый раз приносил на себе домой несметные полчища клопов, все-таки смогли появиться на свет некоторые довольно удачные вещи. Например, ставшая весьма известной песня «День рождения» или моя переводческая гордость — паундовская «Вийонада на святки». Там же мне пришло в голову составить словарь основных синонимов и эвфемизмов к глаголу «выпить», но на то были особые причины.

К этой беспрецедентной работе меня подтолкнуло знакомство с личностью, которая во многом изменила мои представления о человеческих возможностях. Безостановочно странствуя по жизни и подозрительно часто меняя рабочие места, я к тому времени приобрел уже неплохое знание отечественных нравов и в частности имел удовольствие весьма тесно общаться с самым широким спектром людей — от Венедикта Ерофеева до грузчиков станции «Курская-товарная», — в той или иной степени злоупотреблявших спиртным предметом. Казалось бы, в этом аспекте познания действительности меня едва ли можно было чем-то удивить, особенно если принять во внимание, что я и сам был, прямо скажем, очень и очень не дурак заложить за галстук. Но полтора года находившийся в моем непосредственном подчинении Славка-сантехник оставил на сем достойном поприще далеко позади всех, кого мне доводилось встречать. За весь период нашего сотрудничества я ни разу не сподобился увидеть его не только трезвым, но также и слегка выпившим или с похмелья — он всегда был пьян в стельку, до полной невменяемости. Причем, хочу уточнить, что «всегда» здесь означает не ежедневно и даже не ежечасно, а именно всегда — то есть в любой отдельно взятый момент времени. Исключение составляли только недолгие часы сна, который мог застать его где угодно: на улице, в подъезде, на квартире у жильцов — и просыпался он ровно таким же пьяным, каким засыпал. За счет чего Славке удавалось достичь такого стабильного состояния, мне было непонятно, тем более что я никогда не заставал его, так сказать, в процессе распития. Очевидно, он на подсознательном уровне разделял утверждение Вени, что это дело «интимнее всякой интимности» и предпочитал делать его в одиночку.

Он передвигался в пространстве по замысловатой траектории — как будто плыл через реку, и его все время сносило течением то влево, то вправо в зависимости от того, в какой руке у него был тяжелый чемоданчик с сантехническим инструментом. И зимой, и летом он ходил в замасленной телогрейке поверх бурой от грязи тельняшки, в бесформенных, постоянно спадающих штанах и в кедах. От описания сногсшибательных миазмов, которые он распространял на расстояние трех-четырех метров, я целомудренно воздержусь.

Ночевал он, как правило, в диспетчерской — в каптерке слесарей. Не знаю уж, чем он там занимался, но по ночам оттуда непрерывно доносились звуки падения тяжелых предметов, удары молотка, звон посуды и громкое исполнение популярных песен советской эстрады, что очень отвлекало меня от интимного общения с музами.

Между тем у него была жена. В светлые минуты он иногда вспоминал об этом и звонил ей с моего рабочего телефона. «Але, Нин! — заплетающимся, но куражистым голосом начинал он. — Это что за дела? Я сегодня утром тебе звоню, а там какой-то мужик трубку берет. Я ему говорю: „Нинку можно?“, а он отвечает „Пошел на хуй!“ Смотри, приду домой, будем с тобой разбираться!»

Впрочем, это были пустые угрозы. Домой он, похоже, уже давно не заходил и заходить не собирался.

При всем этом Славка оставался в некотором роде образцовым работником. Я не припомню случая, чтобы он не вышел на работу, не выполнил заявку или вымогал с жильцов дополнительную плату. Слесаря, как и диспетчеры, работали по графику «сутки через трое», но Славка проводил в диспетчерской даже свои выходные. Да что там выходные — он и в отпуск-то на моей памяти не ходил. Буквально вся его жизнь безотлучно протекала на трудовом посту.

На его работу никогда не поступало никаких жалоб или нареканий. Наоборот, жильцы нередко обращались ко мне с просьбой выразить ему благодарность. Были у него среди них и самые настоящие фанаты.

Особенно меня донимала одна бабуля, которая звонила в каждое мое дежурство:

— Звонют с Чапаевского дом пять, квартира сорок. Пришли мне, милок, Славку-сантехника.
— А что у вас случилось?
— Да текет у меня…
— Что у вас течет — кран, бачок?
— Да все текет, милок, и крант текет, и бачок.
— А я вот смотрю по журналу: вчера у вас был сантехник, все исправил.
— Вчерась исправил, а сегодня опять текет. Ты уж пришли мне Славку-то.
— Славка сейчас на вызове. Я вам пришлю другого слесаря.
— Не, милок, другого мне не надоть. А как Славка ослобонится, ты его ко мне…

После его визита она непременно звонила еще раз:

— Славка приходил, все исделал. Уж такой он парень смирный да работящий. И ни в одном глазе… Ты уж там, милок, доложи по начальству, пусть ему благодарность объявют или премию каку…

А назавтра она вызывала его снова.

И главный инженер ДЭЗа Вася Чуваш (такая у него была фамилия) действительно на всех собраниях ставил Славку в пример и ежемесячно выписывал ему премиальные. Этот Вася, надо сказать, тоже был довольно примечательной фигурой. Высокий, стройный, чернявый, с тоненькими усиками, очень неприятным немужским голосом и слащавыми фатоватыми манерами провинциального парикмахера, он одевался невероятно дорого и безвкусно. Мог, например, прийти на работу в ярком блейзере. Фирменные джинсы, стоившие тогда на черном рынке полтора месячных оклада, менял чуть ли не каждый день. Но особенно неприятной была его жеманная манера распекать подчиненных. Сощурив и без того узковатые глаза и недобро улыбаясь, он нараспев говорил: «Ну почему ты так плохо работаешь? Ты что, совсем ленивый, да? Или тебе денег не хватает? Так ты скажи мне — я дам».

И самое удивительное, что он и вправду раздавал деньги направо и налево. Трешки, пятерки и десятки разлетались из его рук со сказочной легкостью. Мало того: он, например, никогда не приходил к нам в диспетчерскую с пустыми руками — зимой непременно приносил торт или коробку недешевых конфет, весной — кульки с ранней клубникой или черешней. Моей сменщице Райке, вовсе не имея в виду за ней приударить (похоже, особы женского пола его вообще не слишком интересовали), на ровном месте подарил часики — не золотые, конечно, но явно импортные.

В те времена поголовной нищеты такая щедрость просто поражала воображение. Не говоря уже о том, что возникал прозаический, но вполне естественный вопрос: откуда у человека столько денег? Вроде живет у всех на виду, получает ту же копеечную зарплату — ну пусть на пару червонцев побольше, ну, наверняка еще подворовывает немного на своей руководящей должности, так это же все равно сущие гроши. Банки он, что ли, грабит по ночам?

Но несмотря на гарун-аль-рашидовские замашки, Васю в коллективе недолюбливали и лишний раз старались с ним не пересекаться. Только Славка всегда ему искренне радовался и при встрече лез с объятиями, от которых Вася, опасаясь за свой костюм, а также, очевидно, из гигиенических соображений всячески норовил уклониться. Трудно объяснить, чем была вызвана эта Славкина привязанность, но едва ли тем, что Вася регулярно поощрял его по службе. Не удивлюсь, если Славка, будучи глубоко погружен в себя, этого даже не замечал. Возможно, его просто привлекала Васина яркая внешность — поди догадайся, что происходит в душе пьяного человека.

И тем не менее именно с Васей у Славки, человека до последней крайности незлобивого и бесконфликтного, произошел довольно странный инцидент. Верней, это был не столько инцидент, сколько временное помрачение рассудка, хотя, как ни странно, белой горячкой Славка вроде бы не страдал. Все произошло летним днем у меня в диспетчерской. Славка, подложив под голову свой чемоданчик с инструментом, лежал на пороге и спал. Воздуха он при этом, как писали Ильф и Петров, не озонировал. И тут, не помню уже зачем, пришел Вася. Деликатно перешагнув через Славку, он протянул мне стаканчик мороженого и укоризненно заметил: «Да, попахивает у тебя тут. Окошко бы хоть открыл…»

В этот момент Славку угораздило проснуться. Он оторвал от чемоданчика кудлатую голову и, с угрожающим видом глядя на Васю, встал на четвереньки. «Ты что, Славка…» — начал было Вася, но договорить не успел. Зарычав, как цепной пес, Славка бросился на него и вцепился зубами в полу белоснежного Васиного пиджака. Я выскочил из-за пульта и попытался их растащить, но Славка держал врага мертвой хваткой, так что пришлось вылить ему на голову графин воды. Лишь после этого он отпустил свою жертву и уселся на пол, отфыркиваясь, опять-таки как собака. В его глазах появилось более или менее осмысленное выражение, и он неуверенно проговорил: «Пойду на Викторенко, засор у меня там…» Он подобрал чемоданчик и, качаясь сильней обычного, направился к двери. Мимо дверного проема он не промахнулся только с третьей попытки.

К Васиной чести следует сказать, что после этого случая он не изменил своего доброжелательного отношения к Славке. По-прежнему ставил его в пример другим работникам и регулярно выписывал премии. Что думал обо всем происшедшем Славка, сказать не берусь. Скорей всего, ничего.

А перед самым Новым 1987 годом, когда и мороза-то сильного не было, Славка замерз. Насмерть. Среди бела дня. На людном месте. В сотне шагов от диспетчерской. Он по своему обыкновению уснул на улице и проспал дольше обычного. Внимания на него никто не обратил — мало ли пьяных у нас по сугробам валяется? А когда какой-то сердобольный прохожий все-таки вызвал «скорую», оказалось уже поздно.

Мое дежурство было на следующий день. Я, еще ни о чем не подозревая, пришел с утра в диспетчерскую и, к своему удивлению, застал там Васю, которой, как правило, редко появлялся на работе раньше полудня. Любуясь перед зеркалом своей новенькой бежевой дубленкой с ярким трехцветным шарфом до самого пола, Вася поведал мне о случившемся и сказал, что сейчас пришлет на замену сантехника с другого участка.

— Вот бабулька с Чапаевского теперь огорчится, — растерянно пробормотал я.
— Да уж не обрадуется, — своим неприятным голосом сказал Вася. — Это же Славкина мать, ты разве не знал? Надо пойти денег ей дать, что ли…