Предисловие к «Песенкам в прозе»
Б. Дубин, «Знамя», 2/2014
Берясь читать прозу Марка Фрейдкина (его песни хороши, а многие и просто замечательны, но их все-таки лучше слушать), я каждый раз ощущаю тот известный запойным книгочеям сладкий холодок в животе, который чувствовал в блаженную пору отрочества, когда нес из библиотеки или магазина заочно вымечтанную, но вот, наконец-то и неожиданно, живьем попавшую в руки книгу. Между тем, мой старинный добрый друг публикуется не так уж часто, поэтому я его чаще перечитываю, чем читаю вновь. Я давно, со времен «Глав из книги жизни» и «Опытов» начала девяностых годов, знаю его, что называется, манеру и голос узнаю с полуфразы, да и к написанному им уже столько раз возвращался, а вот поди ж ты — всякий раз, повторюсь, тот же эффект счастья, вдруг незаслуженно свалившегося на голову. Причем речь о прозе, чьи сюжеты и атмосфера, казалось бы, подобному эффекту вовсе не соответствуют и, тем не менее, говоря словами самого автора «вопреки своему в целом довольно мрачному колориту и неприкрытой фрустрационной составляющей», действуют именно так. Почему? В чем тут секрет?
Рискну поколдовать над разгадкой и — если читатель отчего-то не знает прежней прозы Фрейдкина, увенчавшейся целым томом в недавнем трехтомнике авторского «Собрания сочинений», и еще не взялся за новые публикуемые ниже рассказы, перепрыгнув через мое вступление, — предложу ему обратить внимание на три вещи. Во-первых, не только на радикальное отсутствие дистанции между главным героем и повествователем, но прежде всего на то, что этот герой-рассказчик (качество в прозе едва ли не уникальное) ничуть не пыжится, не силится приподнять или выгородить себя; кажется, его мысленный образец в такого рода повествовательном искусстве — скорее Монтель и Стерн, нежели Руссо и Селин, а из более близких времен — скажем, Веничка, но не Эдичка. Больше того, истории Фрейдкина (опять-таки контрастируя с лимоновскими) — это чаще всего именно истории «фрустрации», жизненной неудачи, а то и прямого краха, к тому же их напрямую явленные зрению, слуху и обонянию подробности могут буквально на каждом шагу покоробить чистоплюя. Если говорить по этому пункту совсем коротко, я бы сказал, что герой-рассказчик честен — с собой и читателем. Качество в нынешнем отечественном социуме поголовного недоверия и двоедушия, самозванства и вранья, согласимся, куда как редкое.
Второй момент: сквозной герой фрейдкинской прозы и развиваемый им жанр «книги жизни» предполагает циклизацию новелл (тут образцов — от новеллистики Возрождения до саги о Шерлоке Холмсе, не говоря уж про кино, — не счесть). Новые рассказы могут при этом продолжать прежние, а могут предшествовать им или раздвигать уже рассказанные эпизоды, встраиваясь между. В любом случае круговорот возвращений героя вкупе с «открытой структурой» времени, размыкающегося у нас на глазах, — это сильнейшее устройство нового и нового втягивания читателя в подобный, кажется, бесконечный сериал, который заставляет забыть про время, упраздняя его неумолимую однонаправленность и неуклонную линейность.
И последнее, но, может быть, даже главное, и это уже не секрет, а, пожалуй, тайна автора. Я имею в виду саму стихию рассказывания, ее не спадающий, но каким-то чудом вновь и вновь разгорающийся фениксов огонь. Рассказчик не раз и, надо отметить, баз малейшего раздражения или жалобы поминает свои бездомность, необеспеченность и безденежье, он, если воспользоваться, не теряя юмора, его же цитатой из песни Пола Саймона, — just a poor boy, но вот этой древнейшей стихии повествования он, и ни один читатель в том не усомнится, полноправный владетель. Впрочем, кому она, при ее древности, принадлежит? Если бы можно было спросить Шахерезаду. Или обратиться к тем confabulatores nocturni, которых призывал скоротать и скрасить его бессонницу в восточных походах Александр Македонский, а поздней поминал Борхес и, с его легкой руки, новый летописец сегодняшнего Востока Орхан Памук (вот и новая цепочка, еще одна серия). Сила отдельного человека — и тайна нашего автора — в том, что превосходит отдельного человека, но дает ему при этом энергию и форму.