Из сборника «Для моих больных друзей»

Тем лишь мы и хороши –
Детской зыбкостью души.
Тем лишь живы и свежи –
Детской легкостью во лжи.

* * *

В переулке при зеленых
Затихающих названьях
Все-то были боли белы
И раскаянья несмелы
У детей самовлюбленных;
И рассказчики зевали,
И двоились в тьме кромешной
Между веткой и скворешней.
А потом поверх ограды,
Где кончался свет фонарный,
Теплым снегом, талым словом
Плыл рассвет в дыму лиловом,
И мы, право, были рады
Нашей грусти календарной,
И смеялись до упаду,
И мелькали сны по саду.

* * *

Там Моцарт на пластинке
И ночь как на картинке:
И свет свечи неровный,
И робкий пыл любовный,
И слезы на окошке,
И стол в табачной крошке;
И это нам в награду
Из Моцартова сада
Летят печаль и нега
Скрипичного ночлега...

* * *

Для моих больных друзей
И подружек
Мне не жалко ни ферзей,
Ни ватрушек.

Я им песенку солью
Наудачу.
Я играю, я люблю,
Я не плачу.

Можно знать и все равно
Не поверить:
Я умею так давно
Лицемерить,

Чтобы сами все висты
Шли мне в руки,
Чтобы больше суеты
И разлуки.

* * *

Витают по темному саду,
Сбегают к теням за ограду
Веселые наши заботы –
Счастливые среды, субботы.

На длинные дни – по страничке,
На мокрые ветки – по птичке,
Метель – розоватые стружки
В лицо моей бедной подружке.

Как жаль мне тебя – без названья…
Тетрадка, урок рисованья,
Прозрачные профили птичьи
В девическом жалком обличье.

Тревога – души не озвучит,
Тоска ничему не научит,
Не выпустит птицу из клетки,
Не вылечит сломанной ветки.

А ты собирай паутинки
С рождественской детской картинки,
И слезы за мглой новогодней
Польются больней и свободней.

* * *

Утешь меня, музыка, честная стать,
Сомненья мои успокой.
Скажи, что душа, обреченная лгать,
Не знает суда над собой.

Утешь меня, музыка, дай мне испить
По капле твое забытье.
Скажи, что душа, обреченная жить,
Забудет бесчестье свое…

* * *

Душа беспечная прозябла от разлук –
Я две недели не видал моих подруг.
Пускай расскажет им негромкий этот стих,
Как я влюблен бездарно в каждую из них.

Простите, милые, мне ветреность мою,
Как стыд мальчишки, уличенного во лжи.
Как близорукую тоску по соловью,
Как безнадежную рассеянность души.

Разлука, ветреного сердца не жалей,
Не отделяй его от горестей своих…
Скажи им, ветер тимирязевских аллей,
Как я влюблен бездарно в каждую из них.

* * *

Гаснет голос за ручьем,
Вот уже совсем не слышен.
Так и мы теперь живем –
День за днем все тише, тише.
Так и мы теперь поем –
День за днем все глуше, глуше,
Словно голос за ручьем,
Гаснут наши сны и души…

* * *

Не той целительной тоской
Теперь, мой друг, я болен,
Что видит звезды над рекой
За темно-серым полем;

Не той, что было б жаль скрывать
И не проставить имя,
Ведь так ей сладко горевать
Над бедами своими;

Не той, что девушка в слезах
И птица рядом с нею,
А той, что пустота, и страх,
И смерть, если успею.

* * *

Как память сумасшедшую засвечивал –
И сумерки до срока. Вот и дóжил:
Уже сентябрь, а вспомнить больше нечего…
Как ни ищи – все об одном и том же.

Не стóит – не хватало только слез еще.
Гуляй себе, смотри: дожди, бульвары…
Все это шутка: недомолвки, прозвища –
Давно известно и не раз бывало.

Лишь дождевые капли утереть с лица,
И страх начнет кружиться и смеяться.
Нельзя встречаться, можно только встретиться.
И это все. И нечего бояться.

* * *

Кому теперь из вас
Отведать сладких слез
Из этих темных глаз,
Заплаканных всерьез.

Кому из всех даров
Признанье на снегу –
Отведать горьких слов
Из этих нежных губ.

В надеждах стольких дней,
В разлуках напоказ
Мы долго жили с ней –
Кому теперь из вас?..

* * *

Последние ночи стыда моего,
Слова, как оплывшие свечи.
Я знаю, что нет на земле никого,
Кто был бы мне друг и советчик.

В Москве нераскаянный ветер свистит,
На клочья рассвет раздирая.
Никто не приедет меня навестить,
Когда я почти умираю.

Витают по комнате их голоса,
Как белая вязкая пряжа.
Холодное утро, четыре часа.
Не здесь, не теперь – но когда же?

* * *

Я сочинитель для чужих.
Мне птицы недоговорили
Прекрасных пошлостей своих,
Когда летать и лгать учили.

И вот, другим ученикам
Достался сна сумбур знакомый,
А мне – любви последний срам,
Да горький хлеб чужого дома.

Да шепелявить впопыхах
Слова почтового романса,
Когда на сердце только страх
И дымный профиль преферанса.

* * *

Легко ли – в веселой больнице…
То страхи, то сны теребят.
Ищи для судьбы очевидцев,
Сообщников нет у тебя.

О чем ты? Ты волен и дальше
Надеяться по пустякам,
И жизнь с безмятежностью вальса
Расставит нас всех по местам.

А хочешь – пеняй непогоде
За раннюю смерть не всерьез.
О, ты бесконечно свободен!
Свободен – как уличный пес.

* * *

Когда ветер, срываясь, поет
И унылому дому не спится,
Оторвись от бессмысленных нот
И взгляни на знакомые лица.

Кто в передней щебечет с зонтом,
Кто на кухне мурлычет со шторой,
Кто монетки считает в пустом
Запыленном углу коридора,

Кто сидит на полу у окна,
Опустивши от дыма ресницы…
Больше нет у хозяев вина,
И никто не умеет проститься.

* * *

Еще писались начерно
Сомненья о былом,
О старости – о страннице
С растрепанным крылом,
О наболевшей близости,
Забытой, как зима,
О сумасшедшей низости
Последнего письма.

Еще в прощальной сутолоке
Не знали что начать,
И всхлипывали в сумерках,
Когда ложились спать,
И просыпались затемно,
И расходились заспанно,
И возвращались с улицы,
И плакали опять.

Никто не помнил автора –
Он умер так давно.
Ну что ж, давайте завтракать,
Давайте пить вино,
Чтобы звучали здравицы
За утренним столом
Во имя жалкой странницы
С растрепанным крылом.