Из сборника «Ламентации»

* * *

Все вздохи соблазна ночного,
Все нежности и пустяки
Не стоят единого слова
Скупой и корыстной тоски.

Еще не тревожась вначале,
То так ей, то эдак соврешь,
То голодом моришь, то чаем
Напоишь, то в гости ушлешь.

И лжешь, и лелеешь, и прячешь,
И, счеты желая свести,
То срок ей, то выкуп назначишь,
А все от нее не уйти.

Когда ж отболит и отхлынет
От сердца по мутной воде,
Есть зависть еще и унынье…
Где счастье, где музыка, где?..

* * *

Укрывшись вялою листвой,
Я из кустов смотрю украдкой,
Как карандаш взлетает твой
Над ученической тетрадкой.
И мне по бедности моей,
По нищете моей всегдашней
Нет в мире ничего милей,
Чем этот танец карандашный.

Но из окна тебе кричат,
И торопливо без причины
Жизнь убегает через сад
С увядшей веточкой жасмина.

* * *

В Павловском саду и в Царскосельском,
Юношеский бред припоминая…
Никого по изморози зыбкой
Не слыхать, и робкие октавы
Никого по изморози зыбкой
Не зовут в забытую беседку,
Никому в беспамятстве простудном
Не лепечут нежностей обидных.
Если бы тремя годами раньше!…
Здесь и горе кажется моложе,
И слова становятся смешными
(Для кого бессмысленное время –
«Если бы тремя годами раньше»?),
Как у театрального обрыва
Ангелок несовершеннолетний.
Боже мой, как все это некстати!
Три-четыре – но никто не слышит,
Не спешит из боковой аллеи,
В полглотка глотнув чужого дыма,
В кружевах счастливой суматохи,
В Павловском саду и в Царскосельском
Юношеский бред припоминая.

* * *

На краю ноября на окне у приятеля
Голубиные вздохи, а в маленькой комнате
Пахнет снегом забытым и полькой разученной…
Что мне делать с тобой, докучная ласточка?¹

Каждый день по утрам холостяцкие сумерки
И поземка летит на увядшую станцию.
Что мне делать с тобой, докучная ласточка?
Как играть одному эту легкую изморозь?

А потом у стола начинает капризничать,
Привередничать, плакать – а хочешь с ошибкою,
С мелкой сахарной пудрой, с чахоточной вьюгою? –
Лишь бы слово, а время отучит надеяться.

Пролиставши страницы любовной грамматики,
По пустому бульвару – ну, кто так торопится
После курсов, болтая с подругой про глупости?..
Что мне делать с тобой, докучная ласточка?

* * *

Уже обида не поет
И музыка не плачет –
Звенит вослед веселый лед
И бред вприпрыжку скачет.
И суетится блеклый лес
В тенетах нежной спешки,
Продать поштучно и вразвес
Стишки, снежки, насмешки.

Едва поймав счастливый тон
И блеск огня живого,
Зачем из сердца рвется вон
Твое чужое слово?
И если ты игру всю ночь
Перебирал по звуку,
Зачем из дома рвутся прочь
Твоя игра и мука?
Когда балет прозрачных нот
Сквозь шторы незаметен,
Когда уже никто не ждет
Набухших кровью сплетен.

* * *

В конце декабря суматошные дни
Торопятся к празднику все суетливей,
И, кажется, чем безмятежней они,
Тем вроде бы жизнь и больней, и счастливей.

В передней, смеясь, надевая пальто
Легко бормотать новогоднюю прозу,
И скучного гостя не спросит никто,
Куда он один по такому морозу.

* * *

И разлетаются грачи в горячке…
О. Мандельштам

Ты говоришь, что юная сирень
Еще могла тогда очароваться,
Когда тебе в апреле было двадцать
И сердце умирало каждый день.
Ты говоришь, за домом был обрыв
И кажется совсем необъяснимым,
Как быстро время пролетело мимо
Твоей души – и ты остался жив.
И ты живешь, несвязно бормоча
В обрывках нераскаянной метели,
До дня, когда в снегу или в постели
Ни друга не дождешься, ни врача.

* * *

Шиповник цветет во дворе,
Забор теребит и калитку тревожит,
И сердце по этой поре
И жить не умеет, и плакать не может.

Шиповник цветет у окна,
И если со сном продолжается ссора,
То в этом не наша вина,
А злого дождя и досадного вздора.

Шиповник, как нежный нарыв,
И времени нет у свободы домашней
Воспомнить, лицо уронив
В шиповник проклятый, о смерти вчерашней.

* * *

Остаток дня – а впрочем, что скрывать? –
Весь день с утра и до глубокой ночи
Я размышлял, как время мне убить.
Одетый, я валялся на постели,
То засыпал, то просыпался вновь,
То, не вставая, утыкался в книгу,
Которую читал уже раз двадцать,
Бросал ее и, глядя в потолок,
Курил и думал: «Дай-ка я поеду
К друзьям. Сначала мы поговорим
За чаем о случайных новостях,
А после до утра засядем в карты.
Под утро дождь начнется, может быть,
И я отправлюсь, сонный, на работу,
В автобусе немного подремлю,
И пустота мне снова улыбнется...»

* * *

Прошлое кончается не здесь,
В закоулках гибнущего леса,
Где с утра разучивает спесь
Некую бессмысленную пьесу,
Где с утра заигрывает сон
С вьюгой, улыбающейся сонно,
И на блюдце высохший лимон
Предлагает горестям кухонным,
Где щебечет чайник на плите,
Повторяя горести дословно.
Прошлое сгорает в нищете
Чайной, укоризненной, любовной.

* * *

В припадке сочинительства
Легко как дым, смешно как сон,
С пригорка ученичества
Сбегает девичий резон.

Сквозит обида юная,
Сентиментальный разнобой…
А ночь такая лунная,
И вся душа полна тобой.

........................

Дурак сидит на лестнице –
К нему и музыка щедрей.
Он мелет околесицу
Под стук и хлопанье дверей:

«Ах, были гости созваны,
Но отзвенело Рождество,
И вот уносят розвальни
Судьбу из сердца моего.

Ах, было сердце названо,
Утрата, милая сестра…
Я, кажется, отпраздновал,
Любовь моя... ура...»

* * *

Память тонет в бреду мелодичном,
И мелькает сквозь сон болтовня
Книжным утром и шелестом птичьим,
Как в истерике, мимо меня.

В замешательстве майского гриппа,
Занемевшие руки разняв,
В темной комнате сонные всхлипы
Утешает прозрачный сквозняк.

И простудой себя подменяя,
Машет время дождем на бегу
Суматошном, и я это знаю,
Только вспомнить никак не могу.

* * *

Этот мальчик не был мной,
Он был только разговором
Темных книг, шиповным хором
У него над головой.

Он томился сам не свой,
Но в тоске его любовной
Плыл все тот же хор шиповный –
Праздник музыки чужой.

И когда с его душой
Жизнь и смерть играли в прятки,
Он листал свои тетрадки
И смеялся, как живой.

Но под книжною листвой,
Под листвой больных историй,
Под листвой в шиповном хоре,
Под двусмысленной листвой

Он увидел, что одной
Болтовни сквозь слезы мало
И что все начать сначала
Слишком поздно, бедный мой.

* * *

Хмурое утро и дождь к тому же,
Скворцы насвистывают впопыхах.
Скучные праздники, бедняжка муза,
В начале мая в твоих лесах.

Я останавливаюсь в конце аллеи,
Стараясь хоть немного унять озноб.
Капли дождя, суетясь и теплея,
С мокрых волос сбегают на лоб.

Скучные праздники, я повторяю,
Когда двухголосье начинает знобить.
Утро, дождь на рассвете мая
И птичьи сумерки, может быть…

* * *

У меня есть девочка Надя,
И когда ей ветер поет
Среди мятой листвы на скверах
О залетном времени слез,
Ей совсем не хочется верить,
Что начнется странная жизнь,
Что звонок захрипит в прихожей
И придут незваные гости,
Насорят и накурят в кухне
И останутся ночевать.

У меня есть девочка Надя,
И ей хочется поскорей
Научиться врать, как большие,
Всем играть и все понимать,
Рассуждать изящно и здраво
И уметь грустить ни о чем.

У меня есть девочка Надя,
И ее неловкий порыв
За тщетой постылого быта
Моего и моих друзей,
За бессмысленностью и ложью
Безалаберной, нищей жизни –
Как мне жалок этот порыв!

9 мая

Надрывно смакуя помарки,
Гремит среди белого дня
Военная музыка в парке,
Где время забыло меня.

И я говорить начинаю
Про жизнь на задворках судьбы,
Про славные праздники в мае
Под хрип сумасшедшей трубы.

И время не кажется старше,
Расплывшись в гулянье сплошном,
Пока полупьяные марши
Весь вечер гремят под окном.

* * *

В поезде, идущем мимо Мцхеты,
Из глухого тамбурного мрака
Я смотрел на город разноцветный
За рекою сумрачной и плакал.

Что я делал днем – уже не помню.
Помню, дождь пошел, когда стемнело,
И прозрачный шум его восполнил,
Все что горе за день не успело.

А потом обидчивость некстати,
Пьяный бред, огрызок чебурека…
Проводник, мурлыкая сиртаки,
Переходит сумрачную реку.

* * *

В цветенье осени, в нескромности ее,
В навязчивости старого размера
Мне ничего не мило, и мое
Признанье вянет на скамейке сквера.

Погода пропадает ни за грош,
И я бреду по скверу, чуть не плача.
Верни мне возраст! (Только это ложь.)
Верни мне жизнь! (Но как сказать иначе?)

Гостеприимный вздор живет в стихах,
Невнятица и грусть дурного тона.
Летит листва по скверу впопыхах,
Как серый пепел мертвого сезона.

Чадит костер из листьев у скамьи
(Сравненье с пеплом обретает корни).
Мне одиноко в сквере, и мои
Слова пусты и жалобы притворны.