Из юношеских стихов
* * *
Над бульваром дождик льется,
Как из частой лейки.
В нашей песенке поется:
Спит несчастный Фрейдкин.
Шел бухой прохожий мимо,
Видит: на скамейке,
Злой судьбой взашей гонимый,
Спит бездомный Фрейдкин.
И сказал прохожий: «Верно,
был он сын еврейкин.
Начал рано, кончил скверно
Пресловутый Фрейдкин».
День прошел, приходит вечер,
А в конце аллейки,
Кутаясь в дырявый свитер,
Спит несчастный Фрейдкин.
* * *
Как ре минор безжалостный октябрь
Приходит тихо, властно и тоскливо.
Сначала дождь бормочет торопливо,
Потом осенний снег вместо дождя,
Потом покой, и смутное волненье
Сквозит в басах вздыхающих октав,
И до диез, внося надрыв осенний,
Как желтый лист ложится у куста.
* * *
У пруда, у заросшего тиной пруда
Золотистая бродит простуда.
Там играет тенями ночная вода
И дрожит, и не видно отсюда.
Можно только припомнить нелепый укор
И промокшие вербы до нитки,
Или вишни в саду, или вздох, или спор,
Или книксен у темной калитки.
Можно выдумкой тешиться, мол, не беда,
Тоже речка не речка – Непрядва…
Или так: у заросшего тиной пруда
Все как прежде. Но это неправда.
Серебряный бор
1
За ужином несладким
В табачной полумгле
Сидим, играем в прятки
Меж чашек на столе,
Покуда зимний вечер,
Роняя угольки,
Тебе склоняет веки
На влажные зрачки.
2
На берегу Москва-реки
В Серебряном Бору
Печаль большие валенки
Обует поутру.
И целый день пробегает:
То зябнет у куста,
То в реку смотрит с берега,
Не с берега – с моста.
То на пластинке съежится
И Шуберт оживет,
То с апельсина кожицу
Неловко обдерет.
Потом, когда уж Юленька
Придет часам к шести,
Начнет метель царапаться,
За стеклами скрести.
А печь с утра не топлена
И начало темнеть.
Готовит ужин Юленька,
Двусмысленную снедь.
Табачный дым над комнатой,
Расстелена постель,
Глухая ночь февральская –
Метель, метель, метель…
3
Ничего, ничего не осталось,
И прощались спокойно и зло,
И рассеянно счастье листалось,
И несчастье цвело как могло.
И на проводах лишних и мнимых
Так безумно пылал листопад,
Словно сердце уносится мимо,
Мимо памяти в этот закат.
* * *
На площади Пушкина серый фонтан,
Любовные строчки пестрят тут и там,
Набухший асфальт, моросящий рассвет,
И голые ветви разлуке вослед.
В осеннем ознобе подняв воротник,
Воспетый бульвар к перекрестку приник.
Он словно не слышит ни слов, ни шагов,
Он сходит с ума от любовных стихов.
В записочной смуте, в альбомной глуши
Есть много капризов у школьной души.
Какие еще под усмешки камен
Взметет золотая зима перемен?
Вернется ль по книге к знакомым местам?
(Любовные строчки торчат тут и там…)
Сойдет ли к бульвару, чей сумрак воспет?
(И голые ветви разлуке вослед…)
А он все не слышит ни слов, ни шагов,
Он сходит с ума от любовных стихов,
Он сходит с ума от любовных стихов,
Он сходит с ума от любовных стихов…
* * *
Как печально на закате
у пруда…
К солнцу вянущему катится
Вода.
Дальше в парк – еще больнее
И свежей.
И уже совсем темнеет,
Ночь уже.
И звезда на дне фонтана
Чуть видна,
И как будто фортепьяно
Из окна...
* * *
Уж я бы тебя целовал, целовал,
Как ветер, разящий кусты наповал,
Целует, забывшись, в том парке пустом
Скамью, и ограду, и грот над прудом.
Уж я бы тебя целовал, целовал!..
Как шквал, что с кустов покрывала срывал,
Но робость бежала, как дрожь по руке,
Как тень от листвы у тебя по щеке.
И я ничего не могу рассказать,
Мне хочется плакать и письма писать,
А ветер целует в том парке пустом
Скамью, и ограду, и грот над прудом.
* * *
В то время как мы разбредались,
По разным стезям уходя,
В случайные пары сплетались
Бесцветные пряди дождя.
А нам еще всем не терпелось
Ронять по словцу на закат.
Игралось, и пелось, и пелось,
И так не хотелось назад.